Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №3 за 1999 год
— А кто первое? — спрашиваю я.
— Казах! — выпаливает, хохоча, Коныс.
— Раньше казахи в 90—100 лет ребенка имели, — рассказывает Таукенов. — А сейчас все, как... выхолощенные ходят! С дастарханом связано, с питанием. Вот казахи конину едят — почему? Холестерина ни грамма нет, сосуды чистые. Теперь, прежде чем забить коня, его гоняют до седьмого пота, потом выстойку делают, и потом только режут. Во-первых, пота нет, во-вторых, вы когда поработаете, — мышцы болят, там образуется, оказывается, какой-то фермент для омолаживания. Поэтому вот Даксан-бай и родится.
— «Доксан» — это 90. А Доксан-бай — ребенок, рожденный в 90 лет, — поясняет Нелли Викторовна.
А Касым Аппасович что-то делает с трубчатой костью от задней ноги съеденного барашка. Сбоку высверлил в ней круглое отверстие и пробует вставить в него мизинец.
Годится! — и протягивает кость мне.
— Что это, Касым Аппасович?
— Я вас мозгами бараньими угощал? Теперь приедете домой, и у вас с женой родится Элли-бай. Я возраст ваш правильно определил? Пятьдесят с чем-нибудь?
— Правильно.
— Мальчик родится. И он будет писать в кроватку. А чтобы он не был мокрый, вы в эту косточку вставите его писюльку! — и он косится на смущенную Нелли Викторовну.
В юрте хохочут...
— А теперь — слово нашему гостю, — говорит Тезэке.
Я поднимаюсь. О чем говорить? О нашем общем прошлом? А вдруг мы по-разному его понимаем? Или о том, что нас объединяет? А в голове моей бродит кумыс. И я начинаю рассказывать в лицах:
— В 1250 году хан Батый прислал сказать князю Даниилу Галицкому: — Дай Галич!
В юрте наступила тишина. Все слушают.
— Данила решил не упрямиться, — продолжаю я, — и поехал к Батыю сдаваться. Войдя в юрту Батыя, князь, по монгольскому обычаю, поклонился, — и я тоже в это время поклонился, выбрав для этого Коныса:
— Здравствуй, батька!
Коныс наклонил величаво голову.
— Батый отвечал ему ласково, — продолжал я; — Данило! Чему еси давно не пришел? А ныне оже еси пришел, то добро же! Поеши ли черное молоко, наше питье — кобылий кумыс?
Тут я изменил голос и хрипло, за Данилу, отвечал:
— Доселе семь не пил, ныне же ты велишь — пью!
Батый же на это сказал:
— Ты уже наш, татарин, пий наше питье!
И тут, вместе со всеми, выпил я третью кясушку кумыса...
В это время открылись двери юрты, внесли еще один дымящийся поднос с мясом.
— Это куйрык-бауйыр, — тихо сказала мне Нелли Викторовна. — Жаркое из конской печени.
— Ты что? — спросил Таукенов Ибраева. — Жеребенка зарезал? Откуда конина?
Но степной генерал отмахнулся и кивнул Конысу:
— Давай.
— А вот сейчас мы посмотрим, насколько ты наш, татарин, — с шуточной угрозой обратился ко мне Коныс. Он взял с подноса кусок конской печени, макнул его в чашку с айраном — кислым молоком — и поднес его к моему рту.
— Ешь, Данило!
И я, как галчонок, открыл рот и ухватил зубами протянутый кусок. В юрте засмеялись и захлопали в ладоши.
Вот теперь, — сказал мне Коныс довольно, — я верю: ты наш, казах!
— Братание состоялось!
Таукенов, глядя на Коныса, покачал головой:
— Тебе один раз уже за это попало! — и пояснил: — Его в акимат вызывали. За американца...
...Читая «Ясу», свод степных уложений Монгольской империи, я знал об этом обычае, введенном самим Чингисханом: кормление с рук. По-казахски он называется «асату». Чингисхан, создавая свою державу, искал союзников. Он должен был четко знать, кто перед ним: враг или друг? Поэтому гостя, отказавшегося от асату, ожидала смертная казнь. Тому же, кто принимал пищу с рук, окружающие желали чистоты помыслов, тесного и длительного родственного союза.
И кажется, я с этой задачей справился.
А ученому американцу, который приехал сюда для изучения быта: кочевников, стать казахом так и не удалось. Асату оказалось для него тем непреодолимым препятствием, которое встало на пути человека другой культуры.
Иначе он не стал бы жаловаться на Коныса в акимат.
Валерий Ивченко
2001 и дальше: В двух шагах от Дуная
Уж больно привлекательной выглядит возможность выскочить на полдня из большого города, погулять по узким мощеным улочкам, выпить вина, купить сувенирчик и обратно вернуться в Будапешт.
Поездка в Сентендре даже на еле ползущем речном судне по Дунаю занимает около часа.
Городок этот, напротив острова Сентендре на узкой полоске земли между горами и одним из рукавов Дуная, основали бежавшие от турецкого нашествия сербы и иже с ними далматинцы, греки и Бог весть еще кто.
Вероятно, национально-религиозная пестрота и стала главной причиной своеобразного архитектурного облика города.
Каждое сообщество строило свой храм и селилось вокруг него.
Расположенные на разной высоте шесть изначально православных храмов Сентендре, узкие улочки, буквально кружащие вокруг церквей, цветные барочные фасады и шикарная панорама на Дунай и горы вот, собственно — и все, что было изначально.
За исключением, может быть, одной малости — все это каким-то образом уцелело до второй половины пятидесятых, когда в Венгрии стали появляться первые кооперативы и туристы из стран не только победившего строя.
В конце XIX века большая часть сербов овенгерилась, но храмы остались православными, со службой на церковно-славянском языке. Кое-где даже надписи остались: по-русски, с ударениями, как в учебнике.
Лишь сербская церковь Рождества Богородицы сохранила свой православный облик и стала музеем.
Еще одну краску облику города придала образовавшаяся здесь с конца 20-х колония художников.
Сейчас порядка 150 живописцев, графиков, керамистов, прикладников живет в Сентендре. Ими же открыто множество галерей и музеев. И отчасти таким образом и сам город стал подобен музею. Городские власти запрещают какую-либо перестройку даже частных домов без довольно сложного художественно-исторического согласования.
Добавьте к этому добрую сотню ресторанов и еще больше сувенирных лавок, где продается все, что может быть востребовано туристом, включая матрешки и краснозвездные меховые шапки, попавшие сюда, вероятно, в результате шефской помощи московского Арбата.
Самое заметное художественное явление Сентендре, конечно же, керамист Маргит Ковач. Она — художник с мировым именем, похоронена здесь же, в Сентендре.
Маргит Ковач впервые применила гончарный круг для изготовления фигур и целых пластических композиций большого размера.
В Сентендре небезынтересным будет заглянуть и в музей вина. В общем-то, ординарный винный погреб, но большой, холодный, с затянутыми паутиной бутылками, лежащими в стеллажах, — вина из различных регионов Венгрии. Здесь всем дадут попробовать за небольшую плату. Скажем, экскурсия с тестированием порядка 10 вин стоит 3,5 долларов.
На окраине Сентендре, на довольно большой территории расположен музей на открытом воздухе — выставочно-фольклорная деревня. Ее здесь называют на скандинавский лад, но с венгерским акцентом: Шканзен. Есть и подлинные постройки, собранные со всей страны, и довольно органичный новодел.
Часто тут проходят фольклорные праздники, ремесленники работают прямо у вас на глазах, есть винодельня, традиционный, очень густой венгерский суп гуляш прямо — на открытом воздухе. Есть даже маленький скотный двор с реальными животными.
Итак, будете в Будапеште — непременно поезжайте в Сентендре. Ехать туда недолго, а впечатлений — хоть отбавляй.
Игорь Грюнер
2001 и дальше: Андаманский визит
Мы двигались дальше на север, пытаясь охватить своим маршрутом как можно больше островов. При этом, не имея четкой информации о местности, вели себя крайне осторожно: малейший просчет мог повлечь срыв, а то и гибель всей экспедиции — Андаманы места дикие и в основном безлюдные. Передвигались только в утренние часы — из-за нестерпимой жары дневное время приходилось коротать в море.
Входили в воду с большой осторожностью: в мелких заливах и лагунах, зарывшись в песок, подстерегают добычу скаты-хвостоколы. Животное получило свое название за шип на хвосте, достигающий тридцати сантиметров в длину. При приближении человека скат остается на месте, и можно получить укол шипом в ногу. Перевязкой и йодом тут не отделаешься: шип содержит сильнейший яд.
Кажется, в подводный мир островов природа вложила всю свою творческую мощь. Погрузившись даже на незначительную глубину, попадаешь прямо-таки в подводный сад. Вокруг — похожие на распустившиеся хризантемы пурпурные и изумрудно-зеленые актинии с венчиками розовых и фиолетовых щупальцев, немыслимых расцветок губки. В гротах — тоже жизнь: их стены украшены кустиками мшанок и асцидиями. Сразу все хочется потрогать. Сделать это, конечно, можно, но только очень осторожно. Главное, не хвататься за что попало и кого попало: запросто нарвешься на какую-нибудь ядовитую тварь. К примеру, рыбу-камень. Существо это малоподвижно и большую часть времени проводит, забившись в щели между камнями или зарывшись в ил. Тело хитрой рыбины очень смахивает на обломок камня как цветом, так и формой. Заметить ее в коралловых дебрях фактически невозможно.
